На Соловки., Природа и История. Опции

[Диван Кроватыч]

[clerk]

Суровая такая пердь. Я бы съездил, если бы мог себе позволить много отпусков в году)

[Диван Кроватыч]

профи не айс выкладывать фото без коррекции перспективы

Я, скорее не профи, а просто профессиональный любитель. Не очень я сильный полиглот в теоретических премудростях. ))
Но в любом случае - благодарен на критику, будет повод для меня расширить кругозор в плане фототерминов.

Почитал про эту коррекцию. Не, не буду я этим заниматься. Вообще предпочитаю минимальную обработку фотографий на компе.

[Диван Кроватыч]

Парковочный карман))




Самый удобный транспорт для туриста в тех краях.


Велопрокаты там развиты вполне успешно. Есть и горные и многоскоростные и обычные велосипеды. Я брал вот такой, обычный. Получалось 600 р. за 10 часов.
Ну, или почасовая оплата, там чуть подороже получается.

[Диван Кроватыч]

Оседлав этот велосипед, поехал я в сторону дамбы. Много рассказывать про это сооружение не буду, в любом поисковике можно набрать СОЛОВКИ ДАМБА, информации много. Сооружение впечатляет конечно. Какие-то другие люди строили его, не такие как мы. Никакой техники, всё руками. Просто брали огромные валуны и скрепляли их намертво. Просто надо было - вот и построили. Да и строительство начинали с молитвы, а не с размещения техзадания на сайте госзакупок.

Дорога - около пяти километров. Иногда приходилось и пешочком))






Офигительно красивые озёра.


Местами очень живописно.


Начало дамбы


Стройматериала там в избытке.


Строители учли ещё тот факт, что в том месте - очень сильное течение. Сделали такие вот арки.


Не знаю кто. Морские утки, наверное)))


Скит. Использовался как животноводческая ферма (об этом чуть ниже). Сейчас там вовсю идут восстановительные работы.


И в обратный путь.


Течение действительно сильное.


В 1892 году вышла книга Немировича-Данченко "Соловки". Вот как он рассказывает о дамбе:
Наконец, мы выехали из лесного царства. Даль широко раздвинулась перед нами. Скоро мы
уже были у берега синего, глухо шумевшего моря. Перед нами тянулся мост, если только так
можно назвать эту работу титанов. Остров Муксальма находится в расстоянии двух верст от
Соловецкого. Между ними — несколько мелких островков в разных направлениях. Монахи все
эти острова соединили между собою — завалив море до самого дна каменьями и покрыв этот
искусственный перешеек щебнем и песком. Сооружение грубое, но колоссальное, вечное.
Бури, ледяные громады, время — бессильны перед этою каменного стеною. Сколько труда надо
было потратить на такую стихийную работу — подумать страшно. Это кажется скорее делом
природы, чем творением рук человеческих. Мост тянется зигзагами. В самой середине его —
перерыв для прохода судов. Тут устроен деревянный, разводящийся мостик.
Мы были поражены. По краям этого сооружения навалены громадные валуны, целые скалы. О
них разобьется всякая ледяная масса, прежде чем тронет их с места. И все это сделано без
помощи машин — одною рабочею ручною силою. Трудно верить, не видев, что горсть крестьянмонахов могла создать это чудо труда и гения. И между строителями, заметьте, не было ни
одного техника. Простые крестьяне устроили все сами.

И о ските:
Мы посетили птичий двор, ферму, где осмотрели великолепно содержимые конюшни, которые
чистят и моют ежедневно. От этого так необыкновенно красив и самый скот соловецкий.
Теплая комната для сквашивания молока — опрятна до педантства. В кладовой медные,
хорошо вылуженные посудины для молока сияют, как зеркало. Здесь доят коров не в
деревянные ведра, а в металлические. Прохладная горница для хранения молочных продуктов
и рядом ледник — верх хозяйственного удобства и чистоты.
Не знаешь, чему удивляться. Мы привыкли видеть нашего крестьянина в вечной грязи, тут
приходится убедиться, что эта грязь только результат его нищеты. Те же крестьяне в Соловках
рационально ведут свои хозяйства и по любви к порядку напоминают собою чистокровных
немцев. Нам подали сливок густоты необычайной.
На чем ни останавливался взгляд — все было безукоризненно, все поражало своим удобством и
целесообразностью.

[Том]

Еще один помойный документалист после _vvv_

[Диван Кроватыч]

Недалеко от посёлка расположен небольшой Ботанический сад. Вообще климат там мягче, чем в Карелии, как мне показалось, хотя эти места и севернее. Сказывается близость моря, я так думаю. Так вот, в этом саду выращивают много чего интересного, даже арбузы. Но я не мичуринец, я туда приехал просто погулять.



Очень красивая пихтовая аллея.


Народ трудится.


Такое вот солнце под ногами))


Вид на монастырь.


Часовенка.


Дача архимандрита.


"В земле была нора, а в норе жил хоббит" (с) )) На самом деле - кладовая.

[Meshherskij]

Недалеко от посёлка расположен небольшой Ботанический сад. Вообще климат там мягче, чем в Карелии, как мне показалось, хотя эти места и севернее. Сказывается близость моря, я так думаю. Так вот, в этом саду выращивают много чего интересного, даже арбузы. Но я не мичуринец, я туда приехал просто погулять.

Никаких арбузов сейчас там не выращивают, выращивали раньше когда там был свечной заводик и горячую воду используемую при производстве свечей монахи пускали по трубам проложенными под землей, плюс теплица, вот тогда и были арбузы.

Сообщение отредактировал Meshherskij - 10.8.2021, 20:51

[Диван Кроватыч]

Ну пусть.

[M9snoi]

Русская красота.

[Том]

Русская красота.

Ты извращенец, такое нищее убожество обзывать красотой.

Сообщение отредактировал Том - 11.8.2021, 13:42

[M9snoi]

Кроватыч, давай еще.

[Диван Кроватыч]

Вечером на берегу моря очень красиво.










Знаменитые северные лабиринты.

[Том]

Знаменитые северные лабиринты.

что там знаменитого, так фины рыбу ловят при приливе-отливе.

[Марьванна]

Диван Кроватыч
Меня от поездки туда отпугнуло, что на какой-то экскурсии нужно самим по очереди грести, а у меня к этому никакого желания не обнаруживается.
Что там в реале?

[Диван Кроватыч]

Диван Кроватыч
Меня от поездки туда отпугнуло, что на какой-то экскурсии нужно самим по очереди грести, а у меня к этому никакого желания не обнаруживается.
Что там в реале?

Может быть имеется в виду экскурсия по озёрно-канальной системе?
https://www.votpusk.ru/country/dostoprim_info.asp?ID=7752

Я до этого не добрался, просто не хватило времени, сказать не могу. Но, думаю, там тоже масса вариантов: или самим, или с сопровождающим.

[Adamos]

Поездка туда может быть комфортным двухнедельным плаванием на круизном теплоходе из Москвы через Беломорканал.
Правда, на сами Соловки в таких плаваниях отводят безобразно мало - у нас был всего один день и одна экскурсия по одному острову.
Зато никакой гребли не подразумевалось, половина пассажиров - пенсионеры...

[Диван Кроватыч]

Поездка туда может быть комфортным двухнедельным плаванием на круизном теплоходе из Москвы через Беломорканал.
Правда, на сами Соловки в таких плаваниях отводят безобразно мало - у нас был всего один день и одна экскурсия по одному острову.
Зато никакой гребли не подразумевалось, половина пассажиров - пенсионеры...

Если одна экскурсия по одному острову, то, скорее всего, это была просто прогулка по монастырю. Согласен, для тех краёв это безобразно мало! Я был там три дня, постарался охватить максимум интересных мест (благо и погода позволяла, и световой день был длинным), но и три дня - мало.
Надо будет ещё туда наведаться на подольше. Лучше в августе, там в это время обалденно красивые закаты!

[M9snoi]

Чем-то на Финский залив похоже.

[Adamos]

это была просто прогулка по монастырю

Да, именно так. Но нам повезло с экскурсоводом.
Рассказ, как послушнику методично ломают силу воли, чтобы превратить в монаха, в холодной темной камере со стенами шестиметровой толщины - это... запоминается ;)
И с погодой нам тоже очень повезло в середине июля. Солнышко, штиль. Даже куртки расстегивали...

[Диван Кроватыч]

Немирович-Данченко много общался с жителями острова.

Возвращаясь после купанья, я случайно наткнулся на монастырские огороды. Между грядами копался главный огородник, малорослый, горбатый, колченогий, но с удивительно добрым выражением неказистого лица. Ватный черный клобук был вздернут на затылок, и как-то набекрень. Монах любопытно оглядывал нас, видимо, одолеваемый охотою поразговориться с живым человеком. При мне он с тремя даровыми работниками из годовых богомольцев деятельно трудился над грядами. Тут росли: лук, капуста, картофель, огурцы, морковь, редька. Это под 65® с. ш., а еще говорят, что огородничество невозможно в Архангельской губернии. Несмотря на неблагоприятное лето — холодное и сухое — овощ шла превосходно. Мы разговорились.
— Я вячкой. Из крестьян. Крепостным был — теперь иеромонах. Вот огородом заправляю… Что ж, поживите у нас, мы гостям очень рады. Очень мы гостей любим, потому одичаешь без человека вовсе… Помолитесь угодничкам. Было время, у нас и пели хорошо. Хор на славу был — да непригоже монастырю этим заниматься. Новый настоятель уничтожил пение это. Теперь, как батька сказал: прекратить, так и бросили. Самое пустынное пение у нас ноне…
— Зачем же было уничтожать певчих?
— Не подобает монаху о красе клирного молитвословия заботиться. Просто, пустынно петь надо. Чтобы слух не занимало. В миру — дело другое…
— Каковы огороды у вас?
— Огороды у нас первый сорт. Ничего в городу не покупаем. Все, что нужно монастырю, здесь есть. От сиверка мы лесом защитились. Одначе и Господь помогает, потому у нас хозяева такие, угодные ему — Зосима и Савватий. Хорошие хозяева, блюдут свой дом и стадо свое охраняют!
— Неужели вам и в мир никогда не хочется?
— Правду скажу тебе, не как иные прочие, что от мира открещиваются, а сами душой к нему стремятся, — не привлекает нас мир, а почему, хочешь знать? Потому что все мы из крестьян, и было у нас в миру, в Рассее, житье куда горькое. Что в нем — в миру-то — грех один. Ежели помышления блудные и одолевают, сделаешь сотни две земных поклонов — все отойдет… А бес соблазняет… как не соблазнять, все бывает. А только Господь хранит, потому велика Его милость и покров Его над нами!
— Неужели в монастыре мало монахов из духовного или из чиновников?
— А, пожалуй, и двадцати не насбираешь. Да и не надо грамотных нам. Работать не работают, а смута одна от них… Грамотности не требуется. Соблазну меньше, мы ведь здесь по простоте!
— А всех-то сколько?
— С послушниками — поди, сот пять будет. Много нас; сказано — обитель святая… Други милые, вы поотдохните немножко, — ласково обратился он к работникам. — Чайки только одолевают нас. Расподлая птичка. Страсть, как она огороды клюет. Мы было вересом обсаживать стали — не помогает. Лисиц у нас много, повадились те яйца у чаек есть.; что ж бы ты думал? Чайки-то подкараулили и выклевали глаза у лисиц!
— Будто?
— Верное мое слово. Она птичка умная. У ней всякой свое место есть, которая с яйцами или птенцами. Всякая мать свою округу имеет, а другие уважают это. Сторонняя чайка ни за что на ее землю не зайдет, издали перекрикиваются.
— А с чего это они пароход встречают?
— Тучей летят. Это они не праход, а богомольчей; как заслышат свисток, так и летят: потому богомольчи прикармливают их, он и любят. Ноне батька велел лисиц разводить, чтобы чаек уничтожить, потому одолели!
А между тем, несмотря на нелюбовь монахов, чайки придают этому монастырю особенно поэтический оттенок. Белые стаи их беспрестанно кружатся в воздухе, описывая громадные и красивые круги над старинными стенами. Резкий крик их, когда к нему попривыкнешь, а это бывает в первый же день, кажется даже приятным для уха. Он немолчно раздается в монастыре и днем, и ночью. В нем есть что-то радостное, задорное, возбуждающее. Да и что за красивая птица сама чайка! Серебристо-белая, грациозная, она великолепна, когда, широко разбросив крылья, сверкает высоко над вами, кокетливо ныряя в синем небе. Хохлатые, большеголовые, сизые и серые птенцы их также не лишены некоторой красивой неуклюжести. Они по целым часам стоят, уставясь носом в землю и рассуждая о чем-то весьма глубокомысленно.
Мы невольно любовались хорошо содержимыми огородами.
— У нас еще в Макарьевской и Савватьевской пустынях огороды есть. Арбузы, дыни, персики и разную нужную ягоду в теплицах разводим; потому краснобаев у нас мало, зато работников да знающих людей много. Всякий свое дело несет. Со всех концов России к нам сходятся, ну, мы и присматриваемся, что где лучше, так и делаем!
Обращение иеромонаха-огородника с рабочими-мирянами было почти нежно. Эту черту потом мы замечали у всех монахов. Они, действительно, братски относятся к забитому и загнанному крестьянину. Оно и понятно. Почти все монахи вышли из этой среды; произнося обеты отречения от жизни, они не могли окончательно порвать все связи со своим прошлым. Им не раз вспоминается томительная бескормица далекого, снегом занесенного села, где с утра до ночи над непосильною работою изводят свои силы их матери, братья и сестры. Отсюда любовь к богомольцу-рабочему. Несладка жизнь последнего дома, и его пребывание в монастыре — мирный отдых. Повсюду его встречает братская ласка, приветное слово, улыбка. Их иначе не называют, как — други, голубчики, кормильцы. Крестьянин оживает здесь и бодро смотрит вперед, мечтая рано или поздно войти в эту добрую рабочую семью в качестве ее полноправного члена. Кроме того, надо отдать справедливость соловецким монахам, они и сами едят хлеб в поте лица своего. Они трудятся, как дай Бог трудиться каждому мирянину. Монах, например, огородник своим рабочим подает первый пример труда; он не ограничивается ролью наблюдателя, но сам прикладывает руки к делу, возится в грязи и, в конце концов, сделает больше всякого богомольца. Так у них везде. Поэтому хозяйство их цветет, и монастырь, помимо своего аскетического значения, имеет все признаки хорошей рабочей общины. Даже наместники работают, как простые чернорабочие, исполняя разные «послушания», не говоря уже о разных иеромонахах, которые, кроме мантии, надеваемой в церковь и за трапезу, ничем не отличаются от прочих иноков.

В кузнице

— Хозяйство у нас основательное. Монастырь — хозяин хороший. Все свое. Посмотри, посмотри, нам даже оно и приятно, если любопытствуют. Все во славу обители святые. Посмотри литографию нашу, да кожевню, заводы, да мало ли чего у нас нет. Не перечтешь. А это вот наша кузница будет!
Кузницей заправляют два монаха. При них с десяток годовых богомольцев.
— Что это за двухэтажное здание?
— Для огородников. Вон там дома — тоже в два этажа выведены — годовые богомольцы живут!
Мы отправились осматривать кузницу.
Скрипя, отворилась железная дверь. Нас обдало запахом каменного угля. Громадное черное помещение кузницы, словно подземелье, охватило нас мраком, который не могли рассеять даже закоптевшие, проделанные в стене окна. В темноте перед нами высились какие-то массы, неподвижные силуэты, столбы. Пол весь был завален кучами угля. В самом глухом углу тлевший в горне огонь тускло сверкал. Летом работы бывает мало — монастырь занят богомольцами.
— Зимой зато кипит дело. Зимой мы ото всего свету отрезаны. По морю плавать нельзя — льды, мы тут по душе и живем. Ни над нами, ни под нами никого. Молимся Богу да работаем. А работа, известно, — та же молитва… Хорошо у нас зимою… Никуда бы не ушел!
— Будто бы так никуда не хочется отсюда? И молодые не рвутся в мир?
— Молодые? — Монах призадумался. — Бывает, действительно, кто из купечества да из благородных в монахи идут… Те тоскуют… Те шибко тоскуют. Измаются, особливо ежели весною; как это снега почнут таять, да под сугробинками ручьи побегут, так, словно потерянные, ходят. А как море очистится, так стоят по бережкам да в синь широкую глядят, иной мается, мается, плачет… В леса пойдет — песни поет. Хорошие бывают песни, не духовные. Измаемся, глядя на них. Другой первое время ничего, слюбится… А потом, годков через пяток, и потемнеет весь. Находит это на них. Только ведь из купцов да из дворян у нас мало. Все больше крестьянство; ну, тем легко, те ради. Работают, да Господа Бога славят!
— У другого, пожалуй, семья; по ней тоскует!
— Был один. Жена молодая, сказывают, у него в Питере оставлена. Тот, бывало, летом ляжет на луг да и смотрит по целым часам на небо. Подойдешь к нему — не слышит, только слезы текут, да про себя шепчет что-то, — дьявол смутьянит. Из этих больше и выходят настоящие схимники… Как он преодолеет себя — так словно закаменеет совсем человек. И лицо такое неподвижное станет, и глаза потухнут. Слова ты у него тогда не допросишься. В себя уйдет человек, все молитвы читает, да поклоны бьет. От этих и пользы монастырю мало. Плохие они работники… А вот и наши кузничные печи!

Самородки

В трапезной Соловецкого монастыря я видел картины художников-самоучек. Первые их произведения обнаруживали яркий талант, последние бывали безжизненны, сухи, бездарны. Явился было один мальчик, подававший большие надежды. Его ученические эскизы дышали смелостью, чутьем художественной правды. Даже монахи были поражены ими. Обитель послала подростка в Москву, в художественную школу. Там юный талант окончил курс и вернулся в монастырь. Рисунки этого периода его жизни — хороши. Но по всем последующим можно проследить, как под влиянием аскетизма, мертвенности, неподвижности, застоя жизни гас его талант. Линии рисунка выпрямляются, выражение лиц становится все более сухим, иконописным. А хоть тот же мальчик, сообразивший, как по ландкартам сделать глобус? Разве не скрывался в нем талант? К сожалению, и он погиб для жизни и науки! Вот, напр., рассказ одного монаха.
— Привез к нам инок брата своего, зырянского мальчика. Оставил в монастыре. Пуглив мальчонка был. Привели его в класс, показали азбуку — к вечеру он уж и знает ее. А через два дня сам читать стал. И что ему ни показывали, все понимал разом. Книги читать начал — не оторвешь, бывало. Месяца через четыре лучше монахов все священное писание знал. Память такая, что прочтет страницу, и все расскажет слово в слово. Взял библию на славянском языке и на латинском, словарь взял (один монашек, из попов, помог ему), через три месяца уж и латынь знал. Задачи какие арифметические — разом понял. Учителя своего в тупик ставил. Задаст, бывало, учителю задачу, тот бьется-бьется над ней, а зырянин смехом решит. Любознательности у него гибель было. Ничего мимо не пропустит. Таких способностей я на веку своем не видывал. Просто ум помутится, как поговорить с ним. Такой ли острый парень! Ну, только и предсказывали мы ему, что долго не проживет. Потому Господь не дает таким долгого века. Пробовали его от книг отваживать, на черную работу посылали — мигом покончит работу и опять за книгу. Мастерство завел — деревянные часы своим умом сделал. Потом монастырь весь, до малейшей подробности, из хлеба слепил. Все для подъема воды колеса разные придумывал. Брат, бывало, отнимет у него книгу — выпросит со слезами и опять читает. Так года два или три шло. Просто мы диву дались. Однако знали, что не к добру это… Уговаривали его бросить — засмеется в ответ, да и только. А в это время приехало к нам важное лицо, ему и показали этого мальчика, потому — чудо. Только в нашей обители и могут проявиться такие. Подивился и тот: часа два говорил с мальчиком, задавал задачи, какие у нас и не снились никому; думали, смутится парень — ничего. Все решает, и быстро так. Велели ему ехать в Питер, там его в какое-то училище определили. Что же бы вы думали — в три года он на двенадцати языках говорил. К брату писал оттуда. А потом слух прошел, что послали его в Париж на всемирную выставку, там на выставке этой и помер.
— Отчего же он умер?
— Потому в монастыре у нас — строго. В Питере брат тоже своим его препоручил, в оба за ним глядели. Ну, а в Париже во все тяжкие пустился, от женщин, от блудниц вавилонских этих, и сгорел. Вот она судьба! А остался бы в монастыре, доселе был бы жив во славу обители. Очень мы его жалели. Известно, мир — в нем спасения нет. Кто из монастыря туда уйдет — сгниет, как червь. Бог таким не дает долгого века — не посрамляй обитель святую!

Сообщение отредактировал Диван Кроватыч - 16.8.2021, 14:32